Журнал `Юность`, 1973-2 - Журнал «Юность»

г. Фрунзе.

Стихи

ВЛАДИМИР ЦЫБИН

СОЗВУЧЬЯ

День прожит в прежней суете,и все же он казался важным —не по воде, а по судьбеуплыл корабликом бумажным…

Нет, мир не мерил я собойи от него не запирался —несокрушимою ордойне раз он в душу мне врывался.

Вот так чертополох во рвумечтать привык о дальней сини,как я вот в этом дне живупорою словно на чужбине.

Одно я понял в этом дне,что мною прожит срок немалый,бег зыбкий времени во мнеосядет тяжестью усталой…

И, уподобленный копью,еще забытому до срока,я правоту в себе коплю,как будто звонкий дар пророка.

Теченье

Я ввергнут навсегда в круговорот,из мига в миг перехожу текучий,—так музыка, слагаясь из созвучий,запечатленной тенью в нас живет.

Вот так и я запечатлюсь в остылость,но и под коркой льда живет река.О, сколько двойников во мне сменилось,а я не обозначился пока!

Вот первый «я» — он снова предо мной,смущенный, в полотняной рубашонке,протягивает к матери ручонки,его еще качает шар земной.

А вот другой — усталый и прилежный,отчаянный, как все мальчишки, враль,мечтающий под вязкий скрип тележный,что уведет его дорога вдаль.

Вот третий, вот четвертый… дальше…дальшеспешат ко мне сюда через войну.Протягиваю руки им, а пальцыскользят, как по замерзшему окну.

А вот вчерашний… Кажется, что в дверивойдет сейчас, и я спрошу в тиши:«Ну как, устал безрадостно не верить,неверье ведь — изгнанье для души!..»

И все-таки из забыти пустыннойсомненья все.Без радости храня,лишь оглянусь, как вереницей длиннойтекут, словно туманы, сквозь меня.

Безверием себя я не унижу,пока манят непрожитые дни,пока себя, грядущего, предвижутам, вдалеке, куда спешат они…

* * *

Ты слышишь — певуче запели капели,овраги и сучья,на тяге весенней играют речные излучья.И туча, и круча, и ива плакучавбирают созвучья,созвучья.Где звонкая капелька скатится с небана белые снеги,где лист замурован до вёдрав зеленом ковчеге,где в беге рванутся, от дождика пеги,по веткам побеги,побеги.О сердце своё я споткнулся:былое — то бездной, то — кручей,снежинок мотив надо мною кружитсялетучий,слагаясь меж далью и тучейиз белых созвучий,созвучий…

* * *

Вот миг — и вдалекевдруг канула минута,и вновь на сквознякедуша моя продута.Морщины лоб секут,и, что ни день — в утрате;и зыбкий бег секунддрожит на циферблате.А я одним томим,что часовая стрелканад временем моимне спит, как посиделка.Души текучий лик,летучая частицанеужто в этот миг,как в мрамор, воплотится!Неужто без следаживу, коль в тишь и вьюгуспешу, как стрелка тапо замкнутому кругу!А я стою на том,что жизнь — не только бремя,коль сердцем, как щитом,вдруг остановишь время…

Благословенье

Не заботы спрошу, не любви,вновь вернувшись к родному порогу,вместо матери благослови,дом родительский, сына в дорогу.Проводи ты меня тишиной —не трёхперстьем, как мама когда-то,до последней черты, до одной —моя жизнь перед ней виновата…Вся душа без неё истекла,до скончания века простыла.Если мама бы только могла,из забвенья бы тихо простила.Так спасибо, родительский дом,что берег её в стуже недавней,согревал её добрым теплом,разговаривал старою ставней.Не удачи прошу, не любви,а прошу я, готовясь к отлету,дом родительский, благослови,позови на печаль, на заботу.Лишь душа, как озябший глухарь,все поёт, а кому, и не знаю;в луговинную, стылую дальнараспашку ее открываю.Уходя, знаю я об одном,что, проживший всю жизнь наудачу,я вернусь в опустевший наш дом,прислонюсь к косяку — и заплачу…

* * *

Дотлевает осенняя таль,и в просветах листвы кое-гдерасплывается белая дальот меня, как круги по воде.Тень, кружащая вслед за листвой,и забытая тень от скирдынахоложенной, легкой инцойзатянула за мною следы.И, вступив на дневную межу,слышу медленный шелест и хруст.Это я в чье-то эхо вхожу,где на каждом шагу отзовусь.И, осеннюю чувствуя боль,еще выше подняли лесанад моей головой, над собойлистопадов грибных паруса…

* * *

Собой весь мир ты нарекла,собою, душу бросив в замять;ты нарекла, как обрекламеня на горестную память.Я все в себе отверг, как ложь,всему дал имена иные,как будто все — и даль, и дождь,и небо — вижу я впервые.Хотел спасти, а сам губили по-мапьчишьи верил в дерзость,и от всего, что я любил,отрекся,словно самодержец.И ничего я про запассебе уже не оставляюи малость ту,что в сердце спас.опять на гибель обрекаю…

* * *

Вот снова я у отчего огня,—и опытная, старая роднямне говорит о жизни, о погоде:все около, все — якобы, все — вроде…— Ну как живёте!— Ничего, живём.Растили хлеб и сыновей растили,повыучипись все и укатили.Что им земля! Что им родимый дом!Текут слова, спокойны и легки,со всей привычной простотой подробной…Ах, милые, смешные старикис заботою о правде старомодной!Скажу ль, что я от родины отвык,что утерял недвижную степенность,что вдавленная в сердце откровенностьуже меня не движет напрямик!Нет, не отвык — в душе её таю,затем таю тоску свою по дому,что и по мне, по самому живомусуровый век прошел, как по жнивью.Я нараспашку жил, громкоголос;набрякла прошлым память, погрузнела,и всё, всё, что в душе когда-то пело,в молчание, как в камень, отпилось.Теперь я по-иному — на свету,теперь иначе в даль душа открыта,—так самолёт,ушедший в высоту,не слышен из гудящего зенита.

Отъезд

Лежат дороги, словно пустыри,где с юностью когда-то мы простились,лишь яблоки, как будто фонари,по всем садам издалека светились.

Потух на маме старенький платок,и дом притих за ржавою заложкой,уехал я, в руках зажав мешокс последнею, подмерзшею картошкой.

Нет, не скиталец я, не блудный сын.«Смотри учись», — наказ запомнив строго,из всей деревни — вот такой один,последняя надежда и подмога…

В глазах темно, а в горле слез комок,ведь выбран путь не здешний,не шутейный,хоть сто рублей зашито мамой впрокв пальтишко из материи трофейной.

Хотя креплюсь, а думаю в тоске,что ничего я в городе не значу,лишь золотая роща вдалекедоверчиво пророчила удачу.

Все тот ли я!И так пи я живу,не заблудился ли, как некий витязь!Ау, изба, земля моя, ау,издалека вы сыну отзовитесь!

И если будет мне невмочь в тоске,и если душу вдруг беда источит,я все же помню:где-то вдалекета роща позабыть меня не хочет.

БОРИС ЛАСТОВЕНКО